Михаил Драбкин родился в 1938 году в г. Ленинграде. И в годы II Мировой войны был эвакуирован из блокадного города вместе с другими детьми в г.Беломорск в Карелии, потом перевезен в Алтайский край, где воспитывался в детском доме. Отслужил в армии. Учился в геологоразведочном техникуме, позднее заочно биофак Горно-Алтайского пединститута. Где и кем только ни работал: был специалистом по печному и каминному строительству, техником-геологом в Мурманской области, на Урале и Кавказе. Из-за травмы сменил профессию, и, получив образование в Горно-Алтайском зоотехникуме, много лет успешно занимался пчеловодством в Казахстане, на Алтае и Смоленщине. Всё это не могло не внести романтику в стихи, которые Михаил начал писать еще в школьные годы. Блуждая по окраинам России и общаясь с разными людьми, он обогатил свою поэзию старинными словами и оборотами. В 60 лет репатриировался в Израиль с женой и 3 детьми. С тех пор живет в Наарии.Пока струится в жилах кровь
Не верь, не бойся, не проси!
Такие три простые слова,
Но для живущих на Руси
Народной мудрости основа
Забудь про страх, не помни боли
И черной злобой не греши;
Нельзя нам жить чужою волей,
Не погубив своей души
Пока струится в жилах кровь
И всё волнует наши души –
Нет тех преград и тех оков,
Которые нельзя разрушить!
Но помни! Будет трубный глас,
Когда придет посланец смерти
И скажет: есть всегда для вас
У Бога ангелы… и черти!
Ни о чем ни жалей…
Никогда ни о чем не жалей:
Всё, что есть, уже было и ране.
И у этих осенних полей
Тоже есть красота в увяданьи
Никого ни о чем не проси:
Что ушло, то уже не вернется.
Ведь издАвна у нас на Руси
Жизнь людская судьбою зовется.
И ничем никогда не казнись:
Ты – как все, ни плохой, ни хороший.
Уходя, ты Земле поклонись,
И скажи: “я был гость, я прохожий!”
Черный ворон
Не кружись ты, ворон черный,
Птица вестник – знак беды!
Нет, не встану вновь покорно
В твои смертные ряды
Знаю, ты напомнить рада
Мне про лагерь, где я был
Кто ходил там с автоматом,
Кто в шеренгах зэком стыл!?
Всё я помню, злая птица,
Хоть забыть бы и не прочь
Мне до этих пор всё снится
Как раздетых гнали в ночь
Как приклады автоматов
Добивали нас, упавших
Как конвоя злые маты
Подгоняли нас, отставших
В тех краях мы вместе были.
Знаю, помнишь ты с тоской
Что вы в шубах там ходили
А мы в робе зэковской
Нет! С тобой мы не дружили –
Знают зэки в дружбе толк!
“Там” вы дьяволу служили –
“Здесь” ты в черных перьях волк
Зря кружишься, ворон черный
Птица вестник – знак беды!
Нет! Не встану я покорно
Снова в смертные ряды.
Кошки-мышки
Поиграть что ль в “кошки-мышки”
Мне с судьбою, как и встарь
Чтоб узнать: стрелок на вышке
Мне ли будет пономарь?
Убежать что ль темной ночью
Не страшась беды любой
Чтоб понять: тюрьма ль бессрочно
Мне назначена судьбой?
Станет смерть ли победитель
Если ей на крики: “Стой!”
Я отвечу: “Что ж, ловите
Волка вы во тьме ночной!”
А потом без передышки
Я добавлю: “Жизнь, прощай!
Вот теперь мне точно крышка”
За спиной овчарок лай
Коль догнала кошка мышку
То игре конец простой:
Заведут ремень подмышки
Скажут: “Тут могилу рой!”
И поставят на колени
И подпишут приговор
В яму ту без промедлений
Сбросят, выстрелив в упор
Проиграла мышка кошке:
“Не продал я свой товар”
Быть решеткам на окошках
Есть баланду, как и встарь.
Страшила
Стою один и взор, с душою споря,
Мне говорит: Ты все же, мир, хорош!
Хотя я видел здесь одно лишь горе
И десять лет был лагерная вошь
Я не был вором, просто заключенным
Но лагерь мне страшнее был, чем плен
Все десять лет “Страшилой” нареченный
В забое тесном не вставал с колен
Я был в плену у немцев меньше года
Статья за это – десять “строгих” лет
Ведь я предатель нашего народа
И я живой, а миллионы – нет!
Я в экипаже танковом сражался,-
На Балатоне в танке там горел –
И потому в плену том оказался,
Что смерть принять такую не хотел.
Был мне “Дохау” тяжким приговором
Но “Колыма” дорогой стала в ад
Нет, я не вор, но корешился с вором
И был он мне, “терпиле”, старший брат.
Украл тот лагерь в Ягодном полжизни:
Я умирал там долгих десять лет!
Но я простил тебя, моя Отчизна,
Ведь я живу, а миллионы – нет!
Стою один, уже с душой не споря
Прошу у Бога новой жизни план
Где я забыл бы эти годы горя
И даже это слово Магадан.
А впереди – Охотское лишь море
А позади – лишь лагерь и зима
А впереди – надежда лишь во взоре,
А позади – всё та же Колыма.
А на север едем мы
Был всегда забор высокий
У Владимирской тюрьмы
Солнце всходит на востоке
А на север едем мы.
И вагоны те в решетках,
И тюремный в них уют;
Много нам дают селедки,
Мало нам воды дают.
Среди зэков разговоры:
“Лучше б в камеры тюрьмы!”
Нет расстрельных приговоров
Есть лишь шахты Колымы!
Нам за пайку там работа
И промерзший нам барак
И всегда одна забота:
До утра дожить бы как?!
Лишь зима нам – нет нам лета:
Каждый день под землю, вниз
Ночь всегда там – нет рассвета
Вот такая наша жизнь.
Нам лишь роба – вся одежда:
Только в шахтах и тепло.
Душу греет нам надежда,
Тело греет лишь кайло.
Тут и немцы, и узбеки
И со всех земель народ
Тот народ зовется “зэки”
И назначен он в расход.
Здесь могилы безымянны
И на них лишь номера
Жизнь, конечно, Богом дана –
Смертью ж правят опера!
Был всегда забор высокий
У Владимирской тюрьмы
Солнце всходит на востоке
А на север едем мы.
Почитал я себя за поэта
Почитал я себя за поэта,
Даже думал, что музой любим
От нее не дождавшись привета,
Понял: я для нее только мим!
А какие бывают поэты,
Я узнал, прочитавши их стих
Белой завистью сердце задето:
Место мне лишь средь прочих-других!
И смотрю я на стих свой, как зритель:
В нем одна лишь строка хороша
Не поэт я – простой сочинитель,
Обойденная музой душа.
Ну так что ж? Подавлю свою гордость
И признаюсь, что я только мим
Ты ж меня за былую упертость
Не суди – да не будешь судим!
Жизнь
Одарив теплом и светом,
Солнце вновь укрылось тьмой
Так и жизнь: сегодня лето –
Завтра станет злой зимой.
И напрасны тут стенанья
Жизнь такой была всегда
Смех порою нам – рыданья
Слезы горькие – вода!
В этой жизни мы артисты:
Роли пишутся судьбой
Быть сегодня фаталистом –
Это значит быть собой!
И не нужно тут подсказок –
Не сыскать путей иных,
Даже если раз за разом
Бьет нас жизнь, и всё под дых!
Одарив теплом и светом
Солнце вновь укрылось тьмой
Так и жизнь: сегодня лето –
Завтра вывернет зимой.
Вот потому…
Милые девочки, девушки, женщины –
Наши подружки, невесты и мать
Вам на земле этой Богом завещано
Страсти людей на себя принимать.
Боль родовая, тоска ли разлуки,
Радость рождений и горе смертей –
Всё через ваши и души, и руки
Жизнью вливается в наших детей.
Вот потому-то и жизнь эта вечна
Будем и завтра мы вас обнимать
Вы – “берегини” нам, милые женщины
Наши невесты, и жены, и мать.
Аутист
Их мир нам глух и нем, и пуст
Но им лишь он – бальзам чудесный
Нам не дано познать тех чувств,
Что аутистам всем известны.
Им мир их – тот дорожный лист,
Что приоткрыл портал сакральный
Душе – кораблик аутист,
С Земли отплывший в космос дальний.
Там Мир его: он был, он есть
И аутист в нём – часть Вселенной
Я верю, он несет нам весть:
Нет в людях тайны сокровенной.
И мы не соль – мы пыль Земли:
Она нас сдует понемногу,
Но аутисты-корабли
Проложат в небо нам дорогу.
Они укажут нам звезду
Что станет домом нашим душам
Так отдадим вперед им мзду –
Заботой их сейчас окружим!
Мир аутистов людям чужд
Но им лишь он бальзам целебный
Для них и радость он, и грусть,
И бездны тьма, и свет волшебный.
Воркутинсая дорога
Гудок тревожный спозаранку
Огни сквозь снега круговерть
И люди, души чьи – подранки,
Тела чьи вновь везут на смерть.
То воркутинская дорога –
Ступеньки в ад из тысяч шпал
То жизнь, отнятая до срока,
То лагерь – гибельный причал.
Встречайте нас, забои, штреки
И воркутинский пласт угля
Здесь нет людей – тут только зэки,-
Приказ нам: грызть тебя, Земля!
Нам платой – свет шахтерской лампы
И в легких угольная пыль
И силикозных хрипов гаммы
И без крестов ряды могил.
Гудок тревожный спозаранку
Тайгой шагнувший к шпалам лес,
Огни притихших полустанков
И стук колес на стыках рельс.
То воркутинская дорога –
Из тысяч шпал ступеньки в ад
То новой тройкою жестокой
Болезни, голод, автомат.
Если нынче умру
Если нынче умру, не успевши проститься,
Не сумев то сказать, что вчера я хотел,
То лишь карканьем ворон – зловещая птица –
Вам доскажет всё то, что сказать не успел.
Жизнь людская – тропа, что зовется судьбою,
Только часто тропу выбираем не мы.
Оттого-то нередко не дружим с собою
И находим забвенье в объятиях тьмы.
Оттого-то и другом не Бог нам, а Дьявол,
И на помощь не Бога – его мы зовем.
Потому-то народ наш и войны восславил
Лишь о них на застольях мы гордо поем.
Где война, там убийства и кровь, и пожары,
И уже Украина – не друг нам, а враг!
Но Россия и ей – вновь захватчиком старым
Вновь суем мы под нос ей наш грозный кулак.
Ныне нам украинцы – не братья-славяне!
Коль свобода ценней им, чем сила для нас,
То пусть знают они: вновь в российском кармане
Будут солнечный Крым, и Луганск, и Донбасс.
Ах, былое величье, ах русская слава!
Неужели судьба нам – опять черный рок?
Опоил нас неужто вновь Дьявол отравой
Нам сказав, что ракеты сильнее, чем Бог?
Ни с того ли стране снова быть одинокой
И, раздувшись простором, назад лишь глядеть
А судьбе нашей быть, как и прежде, жестокой
И величьем былым снова долго болеть.
Если завтра умру, не успевши проститься
Не сумев то сказать, что сегодня хотел,
То лишь карканьем ворон – зловещая птица
Вам доскажет всё то, что сказать не успел.
Сибирь
Кони мчатся, кони скачут,
Горизонт – моя межа
И смеюся я, и плачу
И кричу: “Крепись, душа!”
Натяну узду тугую,
Чтоб сдержать коней тех бег
Мне мою судьбу такую
Подарил шальной наш век.
Век двадцатый – век суровый,
Век застолий и постов –
Нам явил свой облик новый
Миллионами крестов.
Нет, не враг студеный ветер
И тайги угрюмой ширь,
Мне в друзьях на этом свете
И они, и ты, Сибирь!
И отсюда, жизнь закончив,
Небесам пошлю я весть:
Песни здесь звучат не громче,
Но поют их чаще здесь!
Не страшны мороз и вьюга
И тайга, и тундры ширь
Стала верною подругой
И моей судьбой – Сибирь!
Украина
Белые ленты и темные косы
В тени ресниц голубые глаза
Память в далекую юность уносит
В осень, где мы расставались в слезах.
Ты обнимала и нам говорила:
“Помните друзи, что вас я дождусь!
Знайте, что вы – наша гордая сила,
Мы – Украина – исконная Русь.
И впереди – вам в решетках вагоны,
А позади вас – вершины Карпат
И впереди вам – бараки и шмоны
А позади – ваш расстрелянный брат!”
Рельсы вели нас на шахты Сибири,
В лай злых собак и охранников мат
К зэкам в шеренги, всегда по четыре
Где прокурор – ППШ автомат.
Долгой была нам обратна дорога –
Родина все ж дождалась нас и чтит
Только вернулось домой нас немного –
Наша земля это им не простит!
Будет майдан – грозный голос народа
В первых рядах Прикарпатье, как встарь
Геть, москали! Мы вернули свободу
Ту, что воспел наш великий Кобзарь.
Прости меня
Люблю тебя суровою любовью
“Своей судьбой” не перестану звать
Прости, что жизнь твою отныне вдовью
Я не смогу теперь оберегать.
Прости, что мне пришлось тебя покинуть,
Не долюбивши, на погост уйти
Но смерти, знаешь, никому не минуть
И все же ты меня прости, прости!
Нам жизнь была не поле с васильками –
Не довелось их рвать нам поутру
Но наши дети были нам цветами
И это то, с чем жил и с чем умру.
И это то, что всюду с нами было
И это то, что звали мы судьбой
Ты только верь: то чувство не остыло,
Ты только знай, что я и “там” с тобой!
Люблю тебя суровою любовью
“Своей судьбой” не перестану звать
Прости, что жизнь твою, отныне вдовью,
“Оттуда” не смогу оберегать!
Я под утро умру…
Доживаю свой век я в тверской деревушке,
Одиноким живу здесь уже сорок лет.
Тут война унесла и семью, и подружку
Покидать, знать, отсюда и мне белый свет!
Я под утро умру: голова на подушке,
И в открытых глазах отраженье свечи
На столе у окна опрокинута кружка
И дрова на полу у холодной печи.
И решит постучаться соседка лишь к ночи
Удивившись, с чего не горит в доме свет?
Потоптавшись у двери, “знать пьян” пробормочет
И уйдет, не поняв, что соседа уж нет.
И лишь завтрашний день всё на место расставит:
Если в доме покойник и дом опустел,
То соседям придется поминки мне справить –
Так им давний крестьянский обычай велел!
И схоронят меня на убогом кладбище
Будут бабы по пьяни слезу там пускать
А уже через год той могилы не сыщешь
Да и некому будет ее там искать.
Я под утро умру: голова на подушке
Что теперь мне болезни, соседи, врачи?!
Панихидой мне станет жужжание мушки
А кадильным дымком – дым коптящей свечи!
