Советский, или российский, без разницы, народ лицемерен.
Плохие красиво говорят о хорошем. Жадные – о бескорыстии. б***и – о целомудрии. Воры – упоённо, о честности. Призывают «отрубать руку» пойманным на краже, «как в Турции». Якобы.
А не воров в России нет. Просто нет, и все!
Лишь размеры по Закону позволяют разграничить воровство жителей великой страны. На уголовно, либо административно, наказуемое. На невинное баловство, служебное злоупотребление, растрату и т.п.
***
Теща Дуся пыталась мне в этом оппонировать. Упоминая долгий стаж в КПСС.
В ответ я вспоминал рабочую спецодежду, которую она в свое время пёрла с работы. Сам носил. Без предрассудков.
Дуся изображала скоропостижную кончину.
Вторая теща, Тося, провела всю жизнь секретарем в суде. А под финиш – уборщицей. В ответ на её заверения о чистоте рук я вспоминал хранящийся в туалете мешок со швабрами[1] и стиральным порошком. Слямздренными ею на работе. В тишине раздавался грохот упавшей на задницу Тоси.
Матери, при аналогичных заверениях, я демонстрирую полки с книгами. Перекочевавшими в наш дом из библиотеки. Когда матушка работала там заведующей.
Драматический матушкин монолог о приобретении книг через библиотечный коллектор с оплатой через бухгалтерию.
Разъясняю, что здесь хищение попросту превращается в злоупотребление служебным положением. Заодно вспоминаю покупавшиеся мне школьно-псьменные принадлежности. С получением в магазине товарного чека. И последующей компенсацией затрат через кассу родного учреждения.
Самого себя я не анализирую. Ввиду полного признания целого ряда воровских эпизодов за мою длинную жизнь.
Никогда не отказывался от плохо лежащего.
Определяя размеры похищенного лишь собственным инстинктом самосохранения.
В назидание Ксюне показываю ей дверные ручки в прабабушкиной квартире. Красивые. Массивные. Бронзовые. Выточенные дедом, молодым токарем, сорок с лишним лет назад. Из дорогой спецбронзы. Не попавшей в предполагавшуюся атомную подлодку. Тайно вынесенные с родного оборонного завода.
Не зарывался. Самосохранился.
***
“Не тот вор, кто ворует, а тот, кто попадается”. На том Русь стоит.
“Там, где нечего воровать, воруют время”. На том стояла несметная российская “интеллигенция” в многочисленных учреждения. Устраиваясь туда на работу для ничегонеделанья.
Гнев тось и дусь в адрес Березовских и Гусинских – всего лишь зависть по поводу разности воровских потенциалов.
Ну не хватает честным гражданам возможностей. Столько же переть, сколько, предположительно, данные, и им подобные, фигуранты.
Кстати, свистнутые народом с родных предприятий гвозди, тряпки, или стиральные порошки – имущество однозначно пропавшее. Как и съеденная данным пиплом социальная провизия, которая никогда не станет чем-либо, кроме пролетарских экскрементов.
А миллиарды от «богатых»[2] еще обязательно будут служить человечеству. Ибо они не пропиты и не проедены. Они лишь изъяты из гибельного российского оборота. (Если даже оно так). В другой России, с другими ценностями, они еще смогут дать народу реальную и исполнимую работу. Средство легального добывания провизии.
Все мы такие.
Неизвестно, что первично в этой проблеме. Наша бедность, или наше воровство?
Разбираться в приоритете бессмысленно.
Мы не можем создать производство чего-либо в надлежащем количестве с надлежащим качеством. Нам не организовать работу «трудящихся». С нужной производительностью и адекватным заработком. Ресурсов нет!
Наши всегда будут «крутиться», чтобы иметь доход сверх легального заработка.
***
Осень 2000 года.
По «49-й»[3] защищаю молодуху. Продавщицу какой-то лавки. По тривиальной 200-й[4] статье УК. То-ли обсчитала кого-то, то-ли обвесила – точно не помню. Рублей на двадцать обманула.
Девица, пустив легкую слезу, объясняет причины. И зарплата маленькая. И воруют те же покупатели, так что недостачи постоянно. И жить попросту хочется – что-нибудь себе покупать и т.п.
Судья, Вера Волкова. Старая-старая добрая знакомая. Со студенчества. Предельно положительная. Такая положительная, что по всем юридическим кругам города известно: «не возьмет, и не пытайся». Начинает читать подсудимой морали. С пафосом. На темы чистоты рук и совести.
У меня сводит челюсти от наплывающих мыслей в духе начала данного рассказа.
Судебные прения. Государственный обвинитель пылко клеймит позором преступницу.
С пафосом.
Лицемерным пафосом.
Ибо требует, в конечном итоге, мягкого и символического наказания.
Меня трясет.
Адвокат Лучинский в защитительной речи:
– Я прошу вас, Ваша честь, учитывать малозначительность и социальную обусловленность содеянного подсудимой. Ибо никто в своей жизни хоть когда-нибудь не избежал соприкосновения с незаконно добытым имуществом, даже федеральные судьи…
– Адвокат, делаю вам замечание за недопустимые высказывания! – с окаменевшим лицом произносит судья Волкова.
– Примите мои извинения, Ваша честь.
Я искренен в извинении. До меня задним умом доходит, что я ляпнул дико недопустимое с точки зрения, хоть судебной, хоть любой, мать её так, этики. Так ляпнул, как, наверное, еще никогда в жизни не ляпал. Занесло.
Всем общим знакомым Вера заявляет, что у нее в процессах больше «ноги Лучинского не будет».
Я у тех же общих знакомых прошу ходатайств перед Волковой о моем помиловании.
Ходатайствуют. Вера Александровна меня постепенно милует. Слава Богу.
***
В далекие годы я знавал Верину мать. «Лидусю», как она именовалась в третьем лице.
Добрейшая женщина, ветеран блокады. Вырастила и поставила на ноги двоих детей. В том числе и судью Волкову. Вера всегда была ухожена и очень прилично одета.
«Лидуся» всю жизнь была рядовым советским торговым работником.
Я тоже поработал в этой торговле. И знаю, что в семидесятые годы оклад старшего продавца составлял сто тридцать два советских рубля[5]. С премией и после удержания налогов продавец мог легально получить 150-160 рублей. Премии полагались за выполнение «плана товарооборота», который выполнялся крайне редко ввиду товарного дефицита. Так что реальная зарплата старшего продавца лишь немного переваливала за сто рублей.
На эти деньги можно было кое-как прожить одному. Но никак нельзя было надлежаще содержать взрослую дочь, судебного секретаря и студента-вечерника, с символическим окладом.
Уклад советской жизни подразумевал, что нормальный торгаш будет немножко обвешивать, немножко обсчитывать. Использовать пересортицу и экономию естественной убыли. Повышать влажность продуктов. Понемножку получать и реализовывать «левый» товар и т.п. Увеличивая свой месячный доход на пару-тройку сотен рублей. До уровня, например, квалифицированного рабочего[6].
Уточняю, нормальный торгаш. Умный и нежадный. Жадный – попадется и «сгорит».
Верочкина «Лидуся» была нормальным продавцом. И избегла глобальных неприятностей. Хотя и день за днем совершала то, за что ее дочка позднее судила ларёчных девчонок. Не ловил за руку. Но знаю, что иначе было невозможно.
Честь и слава за это «Лидусе». Я искренне ею восхищаюсь. И нет в моем мозгу ни одной критической мысли в ее адрес.
Но Верочка-то пришла к своему высокому креслу, будучи вскормленной на средства, добытые сугубо «преступным путем».
***
Ничего, конечно, этого я Вере не сказал. Так помирились.
****
Об этом думал я, совершая грубое нарушение судебной этики в своей адвокатской речи.
Об этом думаю я, слыша возмущения граждан о том, что «всю страну разворовали…»
_____________________
[1] Сейчас такой прелести нет. Швабра из какого-то то-ли мочала, то-ли лыка. Кто постарше – вспомнит. Мыть такой шваброй можно разве что улицы родного города. Но ведь главное – с****ить! Хоть что-нибудь.
[2] Давно писал этот кусок. Еще не появилось неграмотно применяемое слово «олигарх». Ещё на слуху были Березовский и Гусинский. Еще не посадили руководство «Юкоса». Еще не выжили Чичваркина. Еще много чего мерзкого не было сделано этой властью. Еще убогий Путин только и успел, что восстановить сталинский гимн.
Даже если бы Ходорковский лично таскал чемоданы с наличными баксами через госграницу, я считал бы, что эти деньги спасаются от превращения в тонущие подлодки и толпы кабинетных мздоимцев.
[3] Статья старого УПК, предусматривающая обязательное участие защитника в деле. Сейчас называется «защищать по 51-й».
[4] Обман покупателей и заказчиков… Символическое наказание, по первому разу даже не связанное с лишением свободы.
В свободной стране такое деяние вообще не может быть предметом уголовного преследования. Борьба с таким явлением должна осуществляться, например, обществами потребителей. И далее – по законам рыночной конкуренции.
Даже нынешним вождям хватило ума в середине двухтысячных эту статью ликвидировать.
[5] По тогдашним ценам – около тридцати бутылок водки.
[6] При этом следует помнить, что работа советского продавца, особенно в продовольственной мелкой рознице – уникальная по интеллектуально физическому напряжению работа. Постоянное таскание, нарезание, упаковывание товара с непрерывным счетом веса и денег. Сохранность и учёт. Психологический прессинг со стороны советских покупателей. «Квалифицированный рабочий» такого не выдержит.
_____________________
2002-2010 г.г.
